Вверх
Оставить отзыв
Только для врачей

В реанимацию могут не пустить братьев пациента, опекунов и детей до 14 лет. Больницы не обязаны выполнять эти требования, поясняет эксперт

/

Как устроена диагностика в системе ОМС, как развивается онкодиагностика, как упростить взаимодействие частной и государственной медицины?

/

Минздрав ставит целевые показатели по улучшению здоровья россиян. А когда не достигает их — манипулирует статистикой

/

«К заключениям из частных клиник относятся крайне скептически» Что нужно знать об отсрочке от мобилизации по болезни?

/

Сколько стоит честь врача? Недорого. О перспективах защиты медработниками чести и достоинства в суде

/

На раке решили не экономить. ФФОМС попробует отказаться от оплаты высокотехнологичного лечения онкологии по тарифам, утвержденным Минздравом РФ

/

«Осуждение врачей за убийство войдет в историю». Дело работников калининградского роддома плачевно скажется на всей отрасли здравоохранения

/

Применение препаратов off-label у детей «формально заморожено» до вступления в силу клинических рекомендаций и стандартов медпомощи

/

А полечилось как всегда. Закон о назначении детям «взрослых» препаратов дал неожиданный побочный эффект

/

Как в России лечат рак молочной железы? Минздрав России опубликовал новые стандарты медицинской помощи при раке молочной железы у взрослых

/

ФСБ расследует «финансирование» российских медработников иностранными фармкомпаниями

/

В России вступили в силу положения о лечении детей препаратами офф-лейбл

/

Готовы ли мы к импортозамещению онкологических препаратов?

/

Минздрав заявил, что применение препаратов офф-лейбл взрослым возможно по решению комиссии

/
Исследования
29 июля 2022
1961

Злокачественные опухоли, психические болезни и суициды

Автор: Фонд «Вместе против рака»
Злокачественные опухоли, психические болезни и суициды
Две крупные работы, опубликованные в Nature Medicine, открыли новые подробности о связи злокачественных опухолей с психическими заболеваниями и суицидом.

Борьба с онкологическим заболеванием часто занимает все внимание врача, поэтому психические расстройства у онкопациентов часто остаются в тени, пишут авторы нового исследования. Они напомнили, что, во-первых, психические болезни могут обостряться на фоне онкозаболеваний, а во-вторых, пациенты испытывают сильный психический стресс из-за своего диагноза. Известно, что нарушения психики связаны с ростом риска смерти пациентов.

Психические проблемы, кстати, часто остаются без внимания даже у людей без серьезных заболеваний. Ранее исследования показали, что 8% людей, у которых обнаруживают среднетяжелое или тяжелое психическое расстройство, никогда не обращались за профессиональной психологической помощью. Часто это объясняется стигматизацией психических болезней в обществе. Необращение за помощью может повышать частоту опасных эмоциональных и поведенческих реакций – самоповреждения (self-harm, селфхарм) и самоубийств.

Чтобы выяснить, насколько велико бремя психических расстройств у онкопациентов, ученые из Университетского колледжа Лондона проанализировали большой массив электронных медицинских карт. Они отметили, что эти документы хорошо отражают реальную ситуацию. Карты содержали информацию о психических нарушениях у пациентов, проходивших лечение как в стационаре, так и в амбулаторных условиях. Эти данные связаны с онкологическим регистром и базой причин смерти.

Тип опухоли и риск психических расстройств

В исследование включили данные за 23 года. Они охватили более 450 тыс. пациентов, у которых была диагностирована одна из 26 онкологических патологий. Исследователи фокусировались на пяти психических проблемах: депрессивном, тревожном, биполярном расстройстве, шизофрении и расстройствах личности.

Чаще всего у онкопациентов встречалась депрессия. Первая десятка злокачественных опухолей, при которых наблюдается ее максимальное кумулятивное бремя, представлена на рисунке.

Злокачественные опухоли, психические болезни и суициды

При раке яичка максимальным оказалось и бремя других психических проблем: тревожного расстройства (83,54), шизофрении (8,24), расстройств личности (5,42) и биполярного расстройства (2,5) (в скобках указано число случаев на 100 пациентов).

Давая комментарий The New York Times, Алан Валентине (Alan D. Valentine) из Онкологического центра им. М.Д. Андерсона в Хьюстоне сказал, что такая связь рака яичка с психическими нарушениями контринтуитивна, поскольку это рак со сравнительно хорошим прогнозом.

Лечение опухолей и риск психических расстройств

Наибольшим оказался риск психических расстройств у пациентов, которые перенесли все три основных вида лечения злокачественных опухолей: химиотерапию, лучевую терапию и операцию. К 60 годам бремя депрессии в этой субпопуляции составило 28,23, тревожного расстройства – 19,66, шизофрении – 2,53, расстройств личности – 0,05, биполярного расстройства – 1,94.

Самым низким был риск у пациентов, которые прошли только лучевую терапию.

Ученые отдельно оценили риск развития психических расстройств, связанных с определенными химиотерапевтическими агентами. Самыми большими они оказались при приеме алкилирующих противоопухолевых препаратов, самыми низкими – у тех, кому назначают ингибиторы киназ.

Риск самоповреждения при раке

В когорте участников исследования было почти 6 тыс. человек, у которых были эпизоды селфхарма. У людей с предшествующими психическими расстройствами их фиксировали примерно в 2 раза чаще, чем у тех, кому психиатрический диагноз поставили после. Чаще всего самоповреждение наблюдалось у пациентов с опухолями мозга и раком предстательной железы. Максимальным был риск в течение 12 месяцев после постановки психиатрического диагноза. Чаще всего случаи самоповреждения ассоциировались со злоупотреблением психоактивными веществами, депрессией и тревожным расстройством.

Онкологические патологии и суицид

Авторы второй работы сообщили, что, несмотря на огромные успехи в лечении онкопатологий, риск самоубийств у пациентов остается высоким. Но, по мнению ученых, проведенные ранее метаанализы по этой теме были неполными и имели ряд ограничений. В новый метаанализ ученые включили 28 исследований, которые охватили более 22 млн человек.

Смертность в результате суицида у онкологических пациентов оказалась значительно выше, чем в общей популяции (стандартизированный показатель смертности 1,85 (95% ДИ 1,55–2,20).

Риск смерти от самоубийства был относительно низким (1,50; 95% ДИ 1,12–2,00) у пациентов со злокачественными опухолями, прогноз которых считают сравнительно благоприятным. Это рак щитовидной железы, рак предстательной железы, рак яичек. Высоким (3,53; 95% ДИ 2,75–4,53) он оказался при раке печени и желчевыводящих путей, раке головы и шеи, раке желудка, злокачественных опухолях центральной нервной системы, раке поджелудочной железы, раке пищевода и мезотелиоме. Этот риск был также тесно связан с длительностью течения онкологического заболевания и его стадией.

Метаанализ показал, что риск смерти от самоубийства в США выше, чем в Европе и Азии. Однако его авторы не обнаружили качественных исследований, включающих данные из России.

«Вероятно, мы можем предупреждать самоубийства, если будем говорить о них, и мы должны начинать делать это на ранних стадиях», – сказала доктор Коринна Зелигер (Corinna Seliger-Behme) из Гейдельбергского университета, один из авторов исследования.

В России эта проблема мало изучена, точных эпидемиологических данных нет. По некоторым данным, доля онкобольных среди суицидентов Кировской области составила около 26%. Существуют небольшие исследования мотивов суицидальной активности онкобольных и отношения к ней врачей-онкологов. Постоянный мониторинг числа онкобольных, совершивших суицид, ведется только в Москве.

Поддержать некому?

Все, что мы сообщили выше, и многое другое, о чем не написали (но знает каждый опытный онколог), свидетельствует об одном: вопрос о психологической поддержке онкопациентов нуждается в пристальном внимании государства. Но на деле никакой централизованной организации психологической помощи нет.

Конечно, в российских клинических рекомендациях имеются указания по поводу психологической поддержки пациентов. «Онкологические» клинические рекомендации составляются специалистами, ориентированными на мировые стандарты, а в мире считается правильным заботиться не только о выживании пациентов, но и об их благополучии.

Эти указания разбиваются о стену нового онкопорядка – никаких положений о психологической поддержке он не содержит, и в штатных нормативах подразделений, оказывающих онкопомощь, должность психолога не предусмотрена.

Получается, что эта важная часть онкопомощи не гарантирована государством. Отметим, что старый порядок онкопомощи в этом смысле был получше: в штатных нормативах отделения реабилитации онкодиспансера была должность медицинского психолога. Спасибо, что хотя бы в аналогичном документе по детской онкологии и гематологии, который вступит в силу с 1 сентября, в штатных нормативах отделения и дневного стационара предусмотрена должность медицинского психолога, а в функциях дневного стационара прописано «оказание социально-педагогической и психологической помощи».

Сами медицинские организации стараются кто как может: в некоторых клиниках (и государственных, и частных) есть психологи в штате; в Москве обратиться к онкопсихологу можно в трех ЦАОП. Большой вклад вносят благотворители: например, бесплатная горячая линия для психологической помощи онкобольным организована службой «Ясное утро».

Однако системно вопрос не решен. И во многом, как и в других областях, все упирается в финансирование. Психологическая помощь не относится к медицинской, поэтому не может оплачиваться в системе ОМС. Вероятно, если бы в клинических рекомендациях указывалась работа не с психологом, а с психотерапевтом или психиатром, такая помощь могла бы быть оплачена в системе ОМС. Кстати, это было бы правильнее и с клинической точки зрения, так как только врач может назначить нуждающимся пациентам антидепрессанты. И в случае, когда мы говорим именно о депрессии и суицидальной активности, помощь действительно должен оказывать в первую очередь психиатр.

Вторая причина – отсутствие преемственности при оказании помощи онкопациентам. Предполагается, что любой пациент по своей инициативе может записаться на прием к психиатру и/или психотерапевту, получив психиатрическую помощь в рамках ОМС. Однако мы знаем, что психические расстройства до сих пор стигматизированы и многие онкопациенты никогда не обратятся за так необходимой им психиатрической помощью, поскольку боятся «клейма» и не верят, что это им поможет. Да и человеку в депрессии действительно сложно адекватно судить о своем состоянии и «собраться», чтобы пойти к врачу решать проблему. Именно поэтому помощь онкопациентам должна быть комплексной: онколог уже на этапе постановки диагноза должен подключать к процессу психиатра. А для этого психиатр должен быть «на расстоянии протянутой руки».

Иначе говоря, в штате онкодиспансера должны быть и клинические психологи, и психотерапевты/психиатры, более того – должно быть целое отделение психологической помощи для пациентов и их родственников, как это уже делается для пациентов, получающих паллиативную помощь. И эта помощь должна оплачиваться по программе госгарантий.

Мы поддерживаем мнение известного детского онколога-гематолога академика РАН Александра Румянцева о том, что служба психологической помощи пациентам с онкологией и другими тяжелыми заболеваниями должна быть создана во всех профильных медучреждениях.

Хочется, чтобы неравнодушные к этой проблеме люди нашлись не только на местах, но и на государственном уровне.

telegram protivrakaru

Например, в клинических рекомендациях «Рак поджелудочной железы» указано, что «во время предреабилитации пациентам… рекомендуется проведение психологической и нутритивной поддержки, информирование пациентов. Программа комплексной преабилитации, которая включает в себя в том числе работу с психологом на преодоление тревоги и депрессии (начинается за 28 дней до операции и продолжается в течение 8 недель после), значительно улучшает качество жизни в послеоперационном периоде». В клинических рекомендациях «Рак пищевода и кардии» написано, что «необходим мультидисциплинарный подход с привлечением урологов, химиотерапевтов, радиационных онкологов, медсестер, психологов и социальных работников». Пациентам с раком предстательной железы в клинических рекомендациях тоже предлагается проводить психологическое консультирование.

Приказ Минздрава России от 19.02.2021 №116н «Об утверждении Порядка оказания медицинской помощи взрослому населению при онкологических заболеваниях».

Румянцев Александр Григорьевич
Румянцев Александр Григорьевич
депутат Госдумы РФ
  • академик РАН
  • доктор медицинских наук
  • профессор
  • член Комитета Госдумы РФ по охране здоровья
  • научный руководитель ФГБУ «НМИЦ ДГОИ им. Дмитрия Рогачева» Минздрава России
Колонка редакции
Габай Полина Георгиевна
Габай Полина Георгиевна
Шеф-редактор
Битва за офф-лейбл продолжается
Битва за офф-лейбл продолжается
Вчера в «регуляторную гильотину» (РГ) поступил очередной проект постановления правительства, определяющий требования к лекарственному препарату для его включения в клинические рекомендации и стандарты медицинской помощи в режимах, не указанных в инструкции по его применению. Проще говоря, речь о назначениях офф-лейбл. Предыдущая редакция документа была направлена на доработку в Минздрав России в феврале этого года.

Это тот самый документ, без которого тема офф-лейбл никак не двигается с места, несмотря на то, что долгожданный закон, допускающий применение препаратов вне инструкции у детей, вступил в силу уже более года назад (п. 14.1 ст. 37 Федерального закона от 21.11.2011 №323-ФЗ «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации»).

Вступить-то он вступил, но вот только работать так и не начал, потому что до сих пор нет соответствующих подзаконных нормативных актов. Подчеркнем, что закон коснулся только несовершеннолетних, еще более оголив правовую неурегулированность, точнее теперь уже незаконность, взрослого офф-лейбла. Но и у детей вопрос так и не решен.

Один из необходимых подзаконных актов был принят одновременно с законом – это перечень заболеваний, при которых допускается применение препаратов офф-лейбл (распоряжение Правительства от 16.05.2022 №1180-р). В перечень вошел ряд заболеваний, помимо онкологии, – всего 21 пункт.

А вот второй норматив (требования, которым должны удовлетворять препараты для их включения в стандарты медпомощи и клинические рекомендации) разрабатывается Минздравом России уже более года. Именно его очередная редакция и поступила на днях в систему РГ.

Удивляют годовые сроки подготовки акта объемом от силы на одну страницу. С другой стороны, эта страница открывает дорогу к массовому переносу схем офф-лейбл из клинических рекомендаций в стандарты медпомощи и далее в программу госгарантий. По крайней мере, в детской онкогематологии такие назначения достигают 80–90%. А это означает расширение финансирования, хотя скорее больше просто легализацию текущих процессов.

В любом случае для регулятора это большой стресс, поэтому спеха тут явно не наблюдается. Да и вообще решение вопроса растягивается, оттягивается и переносится теперь уже на 1 сентября 2024 года. Именно этот срок предложен Минздравом для вступления акта в силу. Еще в февральской редакции норматива речь шла о 1 сентября 2023 года, что встретило несогласие экспертов РГ. Причина очевидна – сам закон вступил в силу 29 июня 2022 года и дальнейшие промедления в его реализации недопустимы.

Что касается самих требований, то надо сказать, что в нынешней редакции они много лучше февральских, но тоже несовершенны. Не будем вдаваться в юридические нюансы: они будут представлены в РГ.

А в это время… врачи продолжают назначать препараты офф-лейбл, так как бездействие регулятора не может служить основанием для переноса лечения на 1 сентября 2024 года.

Ранее мы уже писали о проблеме офф-лейбл в других материалах фонда:

«Oфф-лейбл уже можно, но все еще нельзя»;

«Off-label или off-use?».

12/07/2023, 11:50
Комментарий к публикации:
Битва за офф-лейбл продолжается
Камолов Баходур Шарифович
Камолов Баходур Шарифович
Главный редактор
Потерянные и забытые
Потерянные и забытые
И снова о документе, который уже больше года никому не дает покоя – приказе №116н – порядке оказания онкологической помощи взрослым, который начал действовать с 2022 года. В адрес этого документа высказано так много замечаний и организаторами здравоохранения, и руководителями лечебных учреждений, и рядовыми врачами, что, казалось бы, говорить больше не о чем. К сожалению, это не так: тема оказалась неисчерпаемой. Эксперты фонда «Вместе против рака» тоже и уже не раз давали оценки новому порядку. Сегодня хочу остановиться на одном аспекте, имеющем колоссальную важность: речь пойдет о двух категориях онкологических больных, которым не нашлось места в новом порядке. Фактически о них просто забыли. Однако не забыл о них следственный комитет. Как раз на днях «Медицинская газета» осветила уголовное дело в отношении врача-хирурга, выполнившего спасительную резекцию ректосигмоидного отдела толстой кишки.

Если человека нельзя вылечить, то это не значит, что ему нельзя помочь

Таков основной посыл паллиативной помощи. Однако ее возможности ограничены: в частности, для онкологических пациентов не предусмотрена хирургическая помощь. Равно как не предусмотрена она и соответствующим порядком онкологической помощи. Речь о пациентах с распространенным раком, которые не могут быть прооперированы радикально, но нуждаются в паллиативном хирургическом вмешательстве. Такая помощь обеспечивает более высокое качество дожития, например, онкобольных с кишечной непроходимостью, кровотечениями при распространенном процессе, с нарушением оттока мочи, скоплением жидкости в плевральной или брюшной полости и т. д. Химиотерапевты не могут без стабилизации состояния провести таким пациентам лекарственное лечение. В специализированных онкологических учреждениях симптоматическая хирургия не предусмотрена. Да и вообще система паллиативной помощи не подразумевает хирургию. В неспециализированных учреждениях таких пациентов теперь тоже не ждут, если стационар не включен в региональную систему маршрутизации онкобольных.

С вступлением в силу приказа №116н такой больной может быть госпитализирован в многопрофильный стационар только как неонкологический пациент. Чтобы не нарушать никакие порядки и получить оплату за данный клинический случай, врачи вынуждены хитрить и фантазировать, выдумывая обоснования для госпитализации.

Часть людей обращается за такой помощью в частные клиники. Еще часть – в хосписы и паллиативные отделения, но вот только там нет хирургии. Таким образом, сформировалась когорта онкобольных, на которых действие нового порядка не распространяется. Подсчитать число таких пациентов сложно, так как теперь они находятся вне зоны внимания онкослужбы.

Между небом и землей

Ситуация вокруг этих больных нередко обрастает и дополнительными сложностями, которые недавно освещала наша редакция по результатам большого аналитического исследования, посвященного вопросам паллиативной помощи в России.

Во-первых, не все онкологи сообщают пациенту, что возможности лечения заболевания исчерпаны. Из-за этого не выдают направление в специализированные паллиативные отделения или хосписы. А некоторые просто не знают, что требуется дополнительное заключение. И складывается ситуация, когда пациент не получает онкологическое лечение, поскольку показаний уже нет, но и нет возможности получить паллиативную помощь, поскольку отсутствует направление от врача-онколога. Но наиболее важно то, что в контексте хирургической паллиативной помощи такие пациенты попросту вне курации обеих служб, т. е. без гарантий и помощи.

Во-вторых, имеются интересные особенности в преемственности онкологической и паллиативной помощи, а именно: странное «блуждание» пациентов между паллиативом и онкологией. Это обусловлено тем, что сопроводительная терапия в онкологическом секторе, в том числе уход за пациентом, обезболивание, устранение тошноты и рвоты, толком не регулируется и не оплачивается по программе госгарантий. Поэтому тяжелые, фактически умирающие от осложнений, пациенты попадают в паллиатив. А там при грамотном подходе буквально оживают и возвращаются в онкологические учреждения, чтобы продолжить основное лечение. С клинической точки зрения это нонсенс.

Сопровожден до осложнений

Означенные проблемы онкослужбы дали почву для появления другой когорты онкологических пациентов, оказание помощи которым не предусмотрено ни новым минздравовским порядком, ни иными нормативными актами, регулирующими данную сферу здравоохранения.

Я говорю о тех, кто нуждается в сопроводительной терапии осложнений, наступающих во время лечения онкологических заболеваний. По большому счету к их числу относятся все 100% онкобольных, поскольку те или иные неблагоприятные последствия «химии» возникают у каждого. Таких состояний много: тошнота, рвота, нейтропения, тромбоцитопения, анемия, инфекции, мукозиты, болевой синдром и т. д.

Да, онкологи назначают пациентам препараты, снижающие негативные проявления последствий химиотерапии, в частности противорвотные средства. Но, во-первых, такие препараты покупаются обычно за средства пациентов, во-вторых, состояния могут быть куда более серьезными, они не снимаются приемом таблетированных лекарств и требуют проведения инфузионной либо иной терапии в стационарных условиях. Однако попасть туда не так просто. В онкологической службе вся помощь исключительно плановая, поэтому онкобольной с осложнениями может поступить только в общелечебную сеть, где не всегда знают, как помочь пациенту с диагнозом «онкология» в случае резкого снижения гемоглобина, высокого лейкоцитоза и пр.

Иными словами, из поля зрения авторов порядка оказания онкологической помощи и разработчиков клинических рекомендаций выпала не просто группа больных, а целый раздел лечения. Хотя справедливости ради надо сказать, что «проведение восстановительной и корригирующей терапии, связанной с возникновением побочных реакций на фоне высокотоксичного лекарственного лечения» предусмотрено как одна из функций онкологических учреждений, однако соответствующих условий для реализации нет.

До сих пор нет ни отдельного тома клинических рекомендаций по сопроводительной терапии осложнений онкологических заболеваний, ни соответствующих разделов в профильных клинических рекомендациях по злокачественным новообразованиям, за редким исключением, которое еще больше подтверждает правило. А коль скоро нет клинических рекомендаций по оказанию данного вида медицинской помощи, нет и тарифов на него. А если нет тарифов, медицинские организации не могут заниматься сопроводительной терапией осложнений онкологических заболеваний. Круг замкнулся.

Безусловно, некая положительная тенденция к решению этой проблемы есть. Для начала в последние годы она довольно активно обсуждается. Кроме того, с 2023 года введен подход по использованию коэффициента сложности лечения пациента (КСЛП), который «удорожает» базовый тариф, доплата предназначена для возмещения расходов на сопроводительную терапию. Однако механизм крайне выборочно покрывает препараты, используемые для лечения осложнений, да и сумма в 16–18 тыс. руб. зачастую меньше реальных расходов.

Если бы данный вид медицинской помощи нашел полноценное отражение в клинических рекомендациях и новом порядке, это позволило бы создать в онкодиспансерах отделения сопроводительной терапии, которые принимали бы пациентов с осложнениями в режиме 24/7, в том числе по экстренным показаниям.

Что же происходит в реальности? То же, что и в случае с первой категорией онкобольных: человек сам приобретает нужные препараты и (или) ищет врача или медсестру, которые готовы ему помочь. Какими в случае неблагоприятных событий могут быть юридические последствия такой помощи «по договоренности», несложно представить.

21/03/2023, 12:05
Комментарий к публикации:
Потерянные и забытые
Габай Полина Георгиевна
Габай Полина Георгиевна
Шеф-редактор
Мираж цифровизации
Мираж цифровизации
Внедрение IT-технологий в работу системы здравоохранения абсолютно необходимо, в этом нет сомнений. Сомнения вызывает лишь подход к реализации этого намерения, конкретно – тот кавалерийский наскок, с которым государство взялось за информатизацию и цифровизацию медицинской отрасли, не рассчитав ни свои силы и возможности, ни силы и возможности субъектов РФ и конкретных медицинских организаций. В итоге заявленные сроки реализации ряда важных разделов информатизации и цифровизации здравоохранения отодвигаются. Конструкции красиво описанной «единой цифровой экосистемы здравоохранения» по мере приближения к ней оказываются миражом. А часть из тех компонентов «цифровой экосистемы», которые уже готовы и внедрены, тоже нельзя назвать полностью проработанными.

Звучит красиво – «цифровая экосистема»

Фундамент будущего цифрового здравоохранения был заложен еще в 2011 году с утверждения концепции единой государственной информационной системы в сфере здравоохранения (ЕГИСЗ). А через несколько лет Минздрав России презентовал федеральный проект «Создание единого цифрового контура (ЕЦК) в здравоохранении на основе ЕГИСЗ». Срок реализации проекта – 2019–2024 годы, консолидированное финансирование проекта оценивается в 177 млрд руб.

Так называемая цифровая экосистема здравоохранения предполагает не только объединение всех потоков медицинской информации в ЕГИСЗ, но и появление большого количества сервисов для медицинского сообщества и пациентов: электронный документооборот, телемедицинские технологии, электронная запись к врачу, оформление электронных рецептов и автоматизированное управление льготным лекарственным обеспечением, программы поддержки принятия врачебных решений и т. д.

Благодаря всем этим техническим инновациям, как указывает регулятор, будет обеспечено «повышение эффективности функционирования системы здравоохранения».

Правильные цели, верные задачи. А что мы имеем на пятом году работы над решением этих задач?

Старт без финиша

Начнем с единого цифрового контура медицинской отрасли. Создание федеральной информационной сети ЕГИСЗ, у которой есть разные подсистемы – федеральный регистр медицинских работников, федеральный реестр медорганизаций, федеральная регистратура и т. д., – движется медленно, а внедрение дается тяжело. Медицинские организации элементарно не готовы ни морально, ни технически к новой тяжеловесной системе. В 2021 году, чтобы хоть как-то загнать участников в систему, подключение к ЕГИСЗ сделали даже лицензионным требованием.

В 2019 году Минздрав России инициировал разработку вертикально-интегрированных медицинских информационных систем (ВИМИС) по основным профилям: онкология, акушерство и гинекология, профилактическая медицина, сердечно-сосудистые заболевания и инфекционные заболевания. По замыслу регулятора, это должен быть эффективный механизм управления профильными службами, а также мониторинга оказания медицинской помощи и ее качества. Платформы ВИМИС предполагалось инкорпорировать в ЕГИСЗ.

Так вот, окончание работ по созданию всех ВИМИС было запланировано на 2020 год. 19 июня 2020 года министр здравоохранения России Михаил Мурашко сообщил, что ВИМИС «Онкология» разработана и готовится к апробации. На самом деле, если остальные четыре ВИМИС в той или иной мере уже функционируют, то по онкологии окончание работы над проектом отодвигалось сначала до 2021 года, затем до 2022 года и до сих пор не произошло.

Притом изначально в ВИМИС «Онкология» должны были входить траектории деятельности врача, системы поддержки принятия врачебных решений (СППВР) и некоторые другие. Однако в 2020 году многие сложные составляющие ВИМИС, в том числе СППВР, были исключены из технического задания. В таком упрощенном виде ВИМИС стала большой МИС, работающей просто-напросто на сбор данных.

Исполнить нельзя, но обязаны

Почему от сложных блоков в ВИМИС избавляются? Возможно, потому что разработка таких алгоритмов крайне сложна, а результаты нелицеприятны.

В 2022 году фонд «Вместе против рака» запустил свою программу поддержки принятия врачебных решений по диагностике и лечению рака предстательной железы. Наши специалисты трудились над ней около полугода большой командой. И это только одна локализация рака. Между тем в рубрикаторе Минздрава России уже более 80 клинических рекомендаций по онкозаболеваниям, и, чтобы под каждую нозологию сформировать СППВР, нужны большие затраты времени и сил.

Кроме того, дело не ограничивается клиническими рекомендациями: кроме них, есть стандарты медпомощи, тарифы, клинико-статистические группы – и все эти профессиональные, правовые и финансовые нормы должны быть увязаны между собой. По факту же они не гармонизированы, многие положения клинических рекомендаций по тем или иным причинам не попали в стандарты и далее в тарифную программу. Не исключено, что именно поэтому СППВР убрали из задач ВИМИС: любая система поддержки принятия врачебных решений высвечивает разобщенность профессиональных норм и финансовой регуляторики.

Последнее является серьезной проблемой. При выборе тактики оказания медицинской помощи пациенту врачи должны руководствоваться клиническими рекомендациями, в то же время они знают, что если назначат лечение, которое не вошло в стандарты и тарифы, то больнице оно не будет оплачено фондом ОМС. Таким образом, с принятием закона о клинических рекомендациях врачи оказались в ловушке: исполнить их невозможно, а не исполнить нельзя.

После долгой пробуксовки в НМИЦ онкологии им. Н.Н. Блохина проект ВИМИС «Онкология» не так давно попал в ЦЭККМП Минздрава России. Это вселяет надежду на упорядочивание системы, ведь центр в настоящее время призван играть лидирующую роль в подготовке и экспертизе всей цепочки норм: клинреки – номенклатура медуслуг – стандарты медпомощи – КСГ. В разработку ВИМИС, помимо больших денег (более 2,3 млрд руб.), вложены и многолетние ожидания, в том числе о создании адекватного канцер-регистра. Отрасль, без сомнения, требует корректной систематизации и информатизации, но итогового результата пока нет.

Что еще смущает? Даже правовой статус и конкретный функционал ВИМИС до сих пор не определены. Положения о ВИМИС должны были войти в новый нормативный акт о ЕГИСЗ, однако в утвержденном документе норм о ВИМИС нет.

Телерисковая зона

Еще один цифровой продукт, предусмотренный к внедрению в рамках информатизации отрасли, – телемедицинские технологии, которые используются для консультирования в режиме «врач-врач» либо «врач-пациент», а также для дистанционного мониторинга за состоянием здоровья пациента. Какие здесь плюсы и минусы? Телемедицинские технологии привязаны к системе ЕГИСЗ: таким образом, каждый участник процесса распознан через единую систему идентификации и аутентификации (ЕСИА) и имеет цифровые подписи. Врач должен быть зарегистрирован в федеральном реестре медработников, а клиника – в федеральном реестре медорганизаций. Это, с одной стороны, правильно, но с другой – сложно исполнимо, особенно если речь идет о частном секторе здравоохранения. Да и пациенты в большинстве своем хотят куда более простых решений.

Кроме того, это не вопрос одного дня! Между тем регуляторика по телемедицине вступила в силу в январе 2018 года без какого-либо переходного периода. Тогда ни одна медицинская организация не была готова к этому технически, ведь требуется обеспечить защиту персональных данных пациента, передачу информации в федеральные регистры и реестры и т. д. Таким образом, приказ Минздрава о телемедицине в одночасье сделал противозаконной всю ту телемедицину, что была и довольно успешно практиковалась до 2018 года. Да и сейчас спустя 5 лет совершенно нельзя сказать, что клиники, врачи и пациенты готовы к новому формату.

Кроме технических сложностей, нормативные акты предусматривают жесткие ограничения по функционалу сервиса. Например, без очного приема врач не может поставить диагноз и назначить лечение, хотя на сегодняшний день возможности медицины и запрос пациентов шире. Уже не первый год пытаются ввести «человеческую» телемедицину на экспериментальных территориях. Это так называемые цифровые песочницы, но пока все эти задумки тоже на мели. Возможно, и потому, что многие против того, чтобы одним было можно то, что всем другим нельзя.

В итоге с 2018 года развитие телемедицины буксует, на текущий момент – это зона повышенного правового риска при одновременно больших вложениях ресурсов и высокой вероятности негатива со стороны пациентов. Телемедицина востребована и в среде врачей, однако для обращения к коллеге за помощью врачу не требуется ни ЕСИА, ни ЭЦП. Он просто возьмет телефон и позвонит. Или напишет. Теневая телемедицина еще долгие годы будет превалировать, пока условия не станут реально приемлемыми для ее участников.

Сделаем выводы из сказанного. Много и красиво говорится об информатизации отрасли, телемедицине, использовании искусственного интеллекта, но все это внедряется где-то на Олимпе, а внизу, у его подножия, ни врачи, ни клиники, ни пациенты пока не могут пользоваться всеми этими инновациями в полной мере.

К печальным выводам пришла и Счетная палата РФ в начале 2021 года. Аудиторы констатировали, что федеральная программа по созданию ЕЦК не поможет сократить временные затраты медработников, не обеспечивает высокое качество, полноту и достоверность информации о состоянии здоровья пациента, а также оптимальную маршрутизацию.

14/03/2023, 14:02
Комментарий к публикации:
Мираж цифровизации
Страница редакции
Обсуждение
Подписаться
Уведомить о
guest
0 комментариев
Межтекстовые Отзывы
Посмотреть все комментарии
Актуальное
все